Философия данных

   Если бы меня попросили описать возникающую сейчас философию, я назвал бы ее «data-ism». Сейчас нам доступны огромные объемы данных. И, похоже, для их глобального использования есть определенные культурные предпосылки: вера в то, что все, что можно измерить, должно быть измерено, что факты – это прозрачная и надежная линза, которая позволяет нам отфильтровывать чрезмерные эмоции и идеологию, и что информация поможет нам, к примеру, предвидеть будущее.

   Вот вопросы, которые диктует информационная революция и которые занимают меня: когда мы должны полагаться на интуитивную оценку событий, а когда нам следует игнорировать интуицию и руководствоваться данными? Какие события предсказуемы на основе статистического анализа, а какие – нет?

   Признаюсь, я скептически отношусь к этим вопросам, полагая, что мы склонны увлекаться нашим стремлением свести все к количественной оценке. Но вначале я хочу указать на две ситуации, когда "данные" действительно имеют смысл.

   Во-первых, они убедительно демонстрируют те случаи, когда наша интуитивная точка зрения на действительность неверна. Например, каждый человек, который играет в баскетбол и почти каждый, кто наблюдает за этой игрой, верит, что игроки пребывают в полосе удачи, когда они находятся в наилучшей форме, и в полосе неудачи – когда они чувствуют себя «не в форме».

   Но Томас Джилович, Амос Тверски и Роберт Валлоне* обнаружили, что у игрока, который последовательно сделал шесть удачных бросков, есть ровно такой же шанс сделать удачный седьмой, как если бы предыдущие шесть были неудачными.

   Когда игрок шесть раз подряд попадает в корзину, мы думаем, что он пришел в некое приподнятое состояние. На деле же это просто случайный статистический шум, как если бы подбрасываемая монетка упорно падала одной и той же стороной. Уровень всех отдельных удачных бросков всегда соотносится с индивидуальным распределением удачных/неудачных бросков в общей статистике игрока.

   Подобным образом почти у каждого человека, который стремится участвовать в политике, есть интуитивное убеждение, что он сможет существенно повлиять на свой шанс быть избранным, получив и потратив больше денег на свою кампанию. Но и это тоже в основном неверно.

   Данные показывают, что влияние рекламных роликов на хорошо финансируемые государственные и федеральные выборы ничтожно мало. После выборов 2004 года политологи попытались оценить эффективность рекламных кампаний. Оказалось, что перевес в тысячу роликов у одного кандидата по сравнению с его соперником в графстве – огромная диспропорция! – в результатах голосования отразился в мизерном преимуществе в 0,19 процента.

   После выборов 2006 года Шон Тренд (Sean Trende) построил график, где расходы на кампанию действующих политиков сравнивались с их шансами на победу. Практически никакой связи между большими расходами и большей вероятностью победы обнаружено не было.

   В мае-июне 2012 года предвыборная кампания Обамы всячески препятствовала политической рекламе Митта Ромни, но, как недавно написал в блоге «The Times’s Five Thirty Eight» политолог Джон Сайдс, реклама не дала никакого длительного эффекта.

   Аналогичным образом многие преподаватели уверены, что разным студентам подходят различные способы обучения: кто-то склонен к вербальному восприятию, а кто-то к визуальному, кто-то к "линейному", а кто-то к синтетическому. Поэтому преподаватели воображают, что сделают занятия эффективнее, если станут давать учебный материал индивидуально каждому студенту. Однако оказалось, что эта точка зрения тоже не имеет под собой оснований.

   И второе. Факты могут быть парадоксальны. Например, я всегда полагал, что у людей, которые часто используют такие слова, как «я», «меня» и «мое», самооценка скорее всего выше, чем у других.

   Но, как отмечает в своей книге «Скрытая жизнь местоимений» Джеймс Пеннбэйкер (James Pennebaker, «The Secret Life of Pronouns») из Техасского университета, когда люди чувствуют себя уверенно, они сосредоточены на том, что делают, а не на себе. Уверенные в себе люди с высокой самооценкой используют меньше "я-слов", а не больше.

   Пеннбэйкер проанализировал записи речей Никсона. В начале своего президентского срока Никсон говорил мало "я-слов", но уотергейтский скандал пошатнул его уверенность в себе, и он стал использовать эти слова гораздо больше. Руди Джулиани использовал немного "я-слов", будучи мэром Нью-Йорка, но позже, когда в течение двух недель у него диагностировали рак и разрушился его брак, он стал активно их употреблять. Барак Обама, уверенный в себе человек, использует "я-слов" меньше, чем любой другой президент нашего времени.

   Наш мозг обычно не замечает тонких словесных структур, но компьютеры Пеннбэйкера легко с этим справляются. Начинающие писатели чаще используют мрачные слова и выражения, отсылающие к прошлому, чем более зрелые авторы, в лексиконе которых больше позитивно-окрашенных слов и выражений, относящихся к будущему.

   В речи лжецов таких оптимистичных слов, как «приятель» и «друг» больше, а слов с исключающим значением, таких как «но», «кроме» и «без», меньше (когда вы лжете, вам реже приходится упоминать о вещах, которых вы не видели и о которых не думали.)

   Джон Леннон считается самым интеллектуальным участником группы «Beatles», но на самом деле стихи Пола Маккартни написаны с большей гибкостью и разнообразием, а песни Джорджа Харрисона сложнее.

   Информационная революция дала нам новые пути к пониманию настоящего и прошлого. Изменит ли она нашу способность предвидеть будущее и принимать правильные решения? Поживем – увидим.

   Источник: New York Times

* Ученые Томас Джилович (Thomas D. Gilovich), Амос Тверски (Amos Nathan Tversky) и Роберт Валлоне (Robert Vallone) - пионеры теории «Заблуждения победной полосы» ("Hot-hand Fallacy"). В своей работе «Победная полоса в баскетболе: о неправильном восприятии случайных последовательностей» («The Hot Hand in Basketball: On the Misperception of Random Sequences», 1985) они исследовали обоснованность суждений людей об удачливых игроках в баскетбол.