Интервью с Тувой Моцард: Я задаю вопрос о «степени реальности в реальности»

   Современную фотографию и видео северных стран делают, как правило, женщины. Одна из них - молодая шведка Тува Моцард (Tova Mozard), уже известная на международной арт-сцене. Мы встретились во время ее персональной выставки в Kulturhuset в Стокгольме.

    Анна Харькина: Насколько я знаю, вы рано поступили в арт-школу? Почему?
    Тува Моцард: Моя мама – художник. Папа тоже. Однако я сначала занималась танцами и думала, что буду всю жизнь танцевать. Я не думала, что стану художником, пока не поняла, что фотография - это искусство. А потом я осознала, что фотография может быть в согласии с моим интересом к хореографии, движению, экспресии и повествованию. Вероятно, это произошло, когда я увидела работы Синди Шерман. Я послала заявку в Академию Искусств в Мальмё со своими черно-белыми фотографиями в классической манере. Это были слегка инсценированные портреты (друзей и родственников), в них не было той степени перевоплощения героев, как у Синди Шерман. Тогда меня больше увлекала светотень. Я начала учиться в 1998 году. Тогда фотография, конечно, уже была признана как вид искусства, но в подготовительной художественной школе ты все равно учишься только рисовать, делать наброски.

Тува Моцард. Ice, 2005, c-print

   Тогда я мало что знала о живописи и скульптуре. Мне казалось, что, прийдя из танца, я перескочила сразу через несколько ступеней. В искусстве сложно начинать – ты должен знать что-то, но ты не знаешь точно, что. Тебя постоянно преследует ощущение, что ты не знаешь этого, и этого, и этого. Я до сих пор не слишком хорошо разбираюсь в классических работах. Но предыдущее поколение не знает тех художников, которых люблю я.
   Я ходила в танц-классы почти каждый день в течение пяти лет учебы. В Академии позволена большая степень самостоятельности. Меня это устраивало. Я могла развивать мою тему: как объединить тело, повествование и фотографию или видео. Кроме того, мне всегда были интересны документальные истории, то, как люди рассказывают о себе, и то, что человек не свободен говорить о себе прямо, без саморедактирования и полировки. Люди всегда создают вокруг себя защитную оболочку, которая противоречит документальному формату.

   «Мне нужно уезжать в Америку на один-два месяца в году, чтобы чувствовать себя более счастливой и работать более эффективно».

   АХ: Вы работаете с профессиональными актерами?
   ТМ: Те, кто играет в моих видео - непрофессионалы. Некоторые из них мечтали быть актерами, но не стали. В них самих смешаны два состояния – игры и не-игры. Они хотят играть, не боятся выразить себя в игре. Точнее, они отчасти играют самих себя (к примеру, когда пересказывают сцену из фильма «Великолепная семерка» в видео «Cowboy Russ»). Обнажается их характер, одиночество... Однако это сильные люди, они совсем не так ранимы, как могут подумать зрители.

Тува Моцард. Cowboy Russ, 2003. Кадр из видео 

   АХ: «Cowboy Russ» заканчивается интригующе. Герой, пересказав фрагмент из «Великолепной семерки», говорит: «Снято!». Тем самым «игра окончена». Но вы не выключаете камеру...
   ТМ: Я не знала, что он будет стоять без движения так долго и ждать, когда я выключу камеру. Это была дуэль между нами. Это было и странно, и фантастично, это позволило перевести внимание с рассказанной истории на самого рассказчика. Для меня это видео – прежде всего история о нем. К тому же я большой поклонник фильмов Шанталь Акерман (Chantal Akerman) - c длинными медленными сценами, в которых происходит не так много, или вернее  –  то, что происходит в ее фильмах, дано в медленном темпе, без слов, люди заняты чем-то привычным. Зритель может отвлечься и снова начать следить за действием, входить и выходить из созерцания. Возникает непрерывная связь между тем, что он видит на экране, и его собственными мыслями.

    АХ: Я хотела спросить вас о фильме Бергмана «Персона». Повлиял ли на вас этот фильм и творчество Бергмана вообще?
   ТМ: Я люблю фильмы Бергмана, но никогда не считала его своим источником вдохновения. Как бы то ни было, я часто замечаю у него какие-то знакомые ситуации, напряжение, возникающее между людьми, различие между тем, что люди говорят и что они на самом деле имеют в виду. Мне интересно то, как он использует театральный опыт в фильмах, и наоборот. Я делаю примерно то же – смешиваю документальную реальность и сцену. Я тоже задаю вопрос о «степени реальности в реальности».

«Я танцовщица и привыкла использовать свое тело».

Тува Моцард. The Big Scene, 2012. Фрагмент видео

    АХ: Поговорим о «The Big Scene». Меня удивило, как ваши мама и бабушка согласились принять участие в этом проекте – пройти сеанс психотерапии на сцене, в нелепых костюмах... Они не сожалели потом?
   ТМ: Нет, нет. Они были счастливы и горды. Им стало легче от того, что они «озвучили» небольшую часть своей жизни. Эта работа привлекает зрителей - они словно хотят увидеть, что выговориться нестрашно. Однако не исключено, что я и мама с бабушкой думаем об этом фильме по-разному. Вероятно, для мамы все это было очень реально. А я организовывала съемку и делала монтаж, и для меня все осталось игрой... Это видео не помогло мне лично решить те проблемы, которые у меня были. Может быть, это помогло им, они были более свободны. А я просто работала – конструировала новое повествование из нашей семейной истории. Но все равно этот опыт помог нам: мы вновь увидели и услышали самих себя и друг друга.
    Может быть, это помогло нам отделиться друг от друга и не чувствовать вину. В семейных отношениях ты хочешь быть ближе к другим, но вместе с этой близостью приходит и чувство вины.

Тува Моцард. The Big Scene, 2010. Кадр из видео

    АХ: Думаете ли вы, что ваши работы могут иметь терапевтический эффект?
   ТМ: Да, конечно. Но я не считаю, что это - цель искусства. Я приглашаю людей вступить в игру, принять участие в историях других людей. Я снимаю маргиналов, они одиноки. Но я не думаю о них как о жертвах или неудачниках. Эти люди мне симпатичны. Возможно, из-за моего отца. Он стремился войти в общество, но проиграл.
   Для меня работа - это терапия. Но в своих фильмах я стараюсь сохранять чувство юмора. И зрителю тем проще идентифицировать себя с моими героями.

Тува Моцард. Clifton's, 2003. C-print

    АХ: Вы рассказывали, как однажды поняли, что фотография - это искусство. Что заставило вас так подумать?
   ТМ: Моя мама – скульптор и художник по текстилю, папа – живописец. Когда я росла, вокруг меня было много художников. Я постоянно ходила на вернисажи, меня буквально затаскивали в галереи. Но тогда мне казалось, что это все слишком претенциозно и поверхностно. Я не понимала, что все это значит. Увиденное никак во мне не отзывалось. Но постепенно меня стали вдохновлять фотография, видео, повествование.

    АХ: У вас есть ассистенты или вы работаете одна?
   ТМ: У меня были ассистенты, когда я готовила выставку в Kulturhuset. Но в основном я работаю одна. Мой друг помогает мне делать монтаж видео. С кем-то из знакомых я обсуждаю идеи. Но не более... Со мной трудно во время монтажа. Я не могу работать так, как работают кинорежиссеры – две недели на монтаж, и все. Я более эмоциональна. Мне нравится ждать «правильного дня». Иногда это сложно, потому что приходится слишком полагаться на собственное настроение. Материал для меня - нечто почти живое, мне нужно время, чтобы он отстоялся.

Тува Моцард. The Young Ones at the Grave, 2008. C-print

    АХ: То есть вы думали о том, чтобы делать кино?
   ТМ: Раньше нет. Но теперь я начала собирать вместе некоторые фрагменты, истории. Какие-то персонажи из прошлых работ появятся снова...

    АХ: Что для вас значит Америка? Она часто присутствует в ваших работах. Это символ?
   ТМ: Я принадлежу к «американизированному» поколению. Меня заинтриговал сериал «Twin Peaks». Я мечтала поехать в Лос-Анджелес. Уже не помню, почему, - кажется, я встретила какого-то художника оттуда, но для меня Лос-Анджелес был очень притягательным местом. Студенткой я поехала «по обмену» в UCLA (University of California, Los-Angeles) и с тех пор была в этом городе несколько раз.

Тува Моцард. Amerika, 2003. C-print

    АХ: Лос-Анджелес известен тем, что привлекает людей со странностями.
   ТМ: Я ездила по городу и пыталась их найти, я хотела понять Голливуд: как он структурирован, как он выглядит, как там живут люди. Я испытывала странное влечение к городу. Не столько к Universal Studios, сколько к заброшенным старым зданиям. Некоторые места в Лос-Анджелесе мифологизированы. Другие забыты. Мне было интересно узнать, как индустрия развлечений использует людей, и как люди используют индустрию развлечений. Масса фантастических вещей! Я очень хочу вернуться туда и увидеть больше. Там сплетены уродливое и гламурное, ад и рай на земле. Я чувствую себя там защищенной, я могу там расслабиться. В Швеции это не так. (Хотя в Лос-Анджелесе часто создается скучное искусство и ужасные фильмы). В Лос-Анджелесе солнце всегда светит, и всегда есть открытые кафе, люди дружелюбны и им интересны эксперименты. Мне это подходит, я человек интуиции. Там я вижу себя словно со стороны. Возможно, мне нужна эта дистанция. И еще мне нужно быть в окружении, которое отличается от того, к чему я привыкла. Я думаю, мне нужно уезжать в Америку на один-два месяца в году, чтобы чувствовать себя более счастливой и работать более эффективно.

    АХ: Иногда вы снимаете себя как модель. Почему?
   ТМ: Я танцовщица и привыкла использовать свое тело. Однако это не автопортреты, мне нравится играть, искать разные настроения. Я думаю, это смешение меня и кого-то еще. У каждой фотографии есть своя история. Вместе с тем, это практично. Я реагирую на какой-то материал, просто достаю камеру и делаю фото. И себя я рассматриваю как часть материала.

Тува Моцард. To Speak about Death, 2006. C-print

    АХ: Расскажите о «To Obliterate Past Humiliation by Resumed Action». В этом видео нет вашего диалога с героями, как раньше.  
   ТМ: Меня однажды пригласили в Бельгию провести тренинг в социальной службе для неблагополучных людей: бездомных, наркоманов, инвалидов. Там был небольшой театр, и мы решили встречаться там каждый день. Я раздала всем тексты (которые нравятся лично мне), и попросила прочитать их вслух. Некоторые пробовали играть, некоторые просто прочитали. Название моего видео - строка из пьесы Сары Кейн «4.48 Psychosis». Сара Кейн была британским драматургом и покончила жизнь самоубийством. Это текст о тревоге, крик о помощи. Это очень открытый текст о том, что тебе необходимо как человеческому существу. И женщина, которая читает отрывок из пьесы в видео, полностью слилась с этим текстом. Многие почувствовали себя свободными во время тренинга, но эта женщина, возможно, ощутила свободу больше других. Мне нравится ее энергия, и мне нравится энергия певицы Леоны Бабетт (Leona Babette), героини другого видео.

Тува Моцард. Leona Babette, Westowwd, Los Angeles, 2003. Кадр из видео

    АХ: А как вы познакомились с Бабетт?
   ТМ: Она выступала в одном баре в Голливуде. Я познакомилась с ней, потом пришла к ней домой, чтобы сделать видео.

    АХ: Во время интервью она говорит вам, что вы ведете себя тихо, ничего не говорите…
   ТМ: Иногда я не знаю, что именно ищу. Я чувствовала, что участвую в диалоге, хотя и не задавала вопросов. Я была там, с ней. Я чувствую, что мои герои тоже хотят разделить со мной что-то. Мне нравится напряжение, когда ты не знаешь, что произойдет в следующий момент. И потом я решаю, что делать с отснятым материалом.

    АХ: У вас, конечно, есть целая коллекция отснятых историй?
   ТМ: Да, но сейчас я хочу сделать видео, состоящее из нескольких фрагментов. Что-то вроде видео-эссе. Что-то более сложное, чем раньше - не просто снимать, как люди сидят и говорят... Может быть, буду комбинировать киносцены с документальной съемкой.

    АХ: Вы не снимали танцоров?
   ТМ: Да, немного, во время учебы. Но порознь с моими арт-проектами. Люди говорили, что я могу просто использовать мой опыт танца, делать перформансы. Но я не стала, это не мое.

    АХ: Легко ли быть художником в Швеции?
   ТМ: Я думаю, для всех ситуация будет разной. Я выросла в семье художников, поэтому знала, чего ждать: безденежье, семейные сложности и прочее. Вместе с тем я знала систему изнутри, понимала, что нужно делать. Поэтому мне было проще, чем другим. Кроме того, я делала вещи, которые нравились людям. Я была удивлена, когда ко мне в первый раз обратилась галерея в Стокгольме. А потом уже начинает работать механизм арт-рынка. Однако я не хочу быть галерейным художником, который делает работы на продажу. Я думаю, успешный художник - это человек, который делает то, что считает нужным, и при этом у него есть достаточно денег на жизнь, а не тот, у кого есть хорошая галерея и много денег.