Дмитрий Пиликин: где иное искусство?

   Дмитрий Пиликин живо реагирует на все новое в современном арт-пространстве. Диапазон его деятельности — от скульптурных объектов и инсталляций до фотографии и электронных медиа (хотя в интернете найти его перформансы невозможно).

   Арт Электроникс: Дмитрий, вы, прежде всего, художник? Или куратор арт-проектов?

   Дмитрий Пиликин: Как художник я не работаю уже лет восемь. А как куратор я время от времени увлекаюсь каким-то новым течением в современном искусстве и погружаюсь в него полностью. Однако, если это течение перестает быть революционным, уходит в мейнстрим, я оставляю его.

   АЭ: Вы преподаете?

   ДП: Да.  На факультете искусств в Санкт-Петербургском государственном университете. Веду дисциплину «Музей современного искусства».

   АЭ: Но по образованию вы геолог?

   ДП: Я закончил геологоразведочный факультет Горного института в Ленинграде. Затем отработал пять лет в Карелии, а до этого мыл золото на островах Северной Земли, собирал бивни мамонтов в районе реки Индигирка и в Заонежье... (там я увлекся русской деревянной архитектурой). В Карелии я работал на буровой — в вахтовом режиме, по пятнадцать суток. А оттуда приезжал в Ленинград, где в то время мощно развивался андеграунд. Наконец, я стал инженером и работал уже по пять дней в неделю. Но однажды я бросил все - жить на два города было невозможно. В 1989 году я окончательно переехал в Ленинград и начал заниматься искусством.

   АЭ: Которым увлекались давно...

   ДП: Когда я учился в школе, меня считали художником, потому что я часто рисовал карикатуры. Однажды меня попросили нарисовать шарж на провинившихся девочек, но, после того, как увидели мои рисунки, решили, что ТАК девочек наказывать не будут.

   Но, конечно, всерьез я решил стать художником много позже, когда познакомился с нонконформистами, в частности с Сергеем Ковальским. Он распахнул для меня горизонты. Мне открылось все, что стало тогда доступно: джазовые концерты, авторские вечера писателей, самиздатовская литература, передававшаяся из рук в руки. Я помню напечатанный на папиросной бумаге роман Набокова «Дар», который надо было прочитать за два дня и отдать другому.

   АЭ: Что вы делали в то время?

   ДП: Я занимался книжным дизайном, помогал Сергею Ковальскому издавать «Часы», дайджест о современных художниках. В то время не хватало денег на печатание каталогов для выставок, и мы делали их сами: вклеивали фото и тексты. На это уходила масса времени. Позже эти каталоги у нас забрали в отдел редких книг Российской национальной библиотеки. Потом я решил делать инсталляции.

Дмитрий Пиликин. Перформанс "Раскол", 1989

   Когда «проснулся» Манеж, в 1989 году, мы с Андреем Буяновым сделали акцию «Раскол». У нее был созидательный смысл, а не тот деструктивный, который диктует само слово «раскол». Собственно, расколоть надо было трехтонное бревно, которое Андрей нашел в районе порта. Оно лежало там с той поры, когда лес еще сплавляли по реке. Мы планировали расколоть его с помощью древних орудий — клиньев. Привезти бревно в Манеж было почти нереально. Андрей, однако, имел знакомство с очень разными людьми... Словом, в конце концов мы арендовали портовый погрузчик. Сперва водитель страшно упирался: это огромная машина, за рулем невозможно видеть другие автомобили, в городских условиях погрузчик просто немыслим. Но то были девяностые, особых запретов не было ни на что, и деньги решили все. 19 октября в 16 часов 60 минут под греческое песнопение мы стали колоть размокшую древесину. Время шло, а дерево не поддавалось, и все уже потеряли надежду на какой-либо исход нашего предприятия. Но, видимо, отчаяние придало нам сил, и дерево раскололось. Толпа дружно ухнула от облегчения. То был настоящий перформанс.

   А в 1994 году открылась «Галерея 21». Этот проект не был галереей в традиционном смысле слова, но, скорее, площадкой для художественного эксперимента.

   АЭ: Вы хорошо помните то время?

   ДП: Это была эйфория — границы рухнули, нет преград, можно делать все, что угодно.

   АЭ: Вы начали ездить в Европу?

   ДП: Да, первая для меня европейская конференция, «Next 5 Minutes», состоялась в Роттердаме в 1996 году, там я представлял проект «Свидетели Эпохи». Кроме того, в 1997 году я участвовал в «Документе» в Касселе. Знаменитая голландская организация «В-2» сделала тогда проект «В2-East», который объединил инициативы восточных стран. Кроме меня, русских художников там не было. Я стал думать над тем, что же есть русское? И пришел к тому, что это литература. В результате получился перформанс, где я читаю отрывки из русских классиков. Это были скульптуры из слов. Меня заметили и познакомили с Катрин Давид (Catherine David), художественным руководителем Documenta Х. С ней мы сделали сюжет для телепрограммы на канале Arte.

   АЭ: Он сохранился?

   ДП: Да, но я его никому не показываю, потому что тогда чудовищно говорил по-английски.

Дмитрий Пиликин. Перформанс «Russian words are the russian mission» («Русские слова — это и есть русские дела»). Documenta X, Kassel, 1997

   АЭ: Потом вы активно занялись медиаискусством?

   ДП: Не сразу, постепенно. В России тогда медиаискусства не было, это было невозможно. Я познакомился с ним благодаря зарубежным грантам. Я и теперь помню, как впервые пробовал ранние, еще очень простые мультимедийные программы.

   АЭ: Что было дальше?

   ДП: В Манчестере в 1998 году проходил симпозиум под названием «Электроник Арт». На нем я показал электронную работу на основе одной фотографии из «Огонька»: идет митинг, огромная толпа, в центре стоит человек и держит плакат с надписью: «Требуем показать наш митинг по ТВ». Меня поразило это стремление к виртуальному, точнее, примат виртуального над реальным. Это дало мне идею работы.

   Вообще, тема отношений реального и нереального меня чрезвычайно занимала. Например, был перформанс в «Галерее 21»: на стену наклеены фотообои с изображением леса, внизу вырезан квадрат в форме телевизора, в середине — розетка, от которой тянется шнур к настоящему телевизору, проецирующему на экран недостающий кусок. Или вот такая акция: телевизор обмотан антимоскитной сеткой, которую я снимаю постепенно, в то время как мой помощник переключает каналы. Я словно раскрываю изображение слой за слоем. Позже этот мотив стал слишком популярным и я отошел от него...

   АЭ: А потом появилось новое увлечение?

   ДП: Фотография. Я почувствовал ее актуальность — изображение, минимально пропущенное через сознание, маркированное точкой зрения автора.

   В течение двух лет в галерее «Фотоimage» (Санкт-Петербург) мы (я и другие фотохудожники) вели программу «Слишком молодые, чтобы умереть», выставляли photo-based art — проекты питерских и московских фотографов.

   АЭ: Кто вам сейчас интересен как куратору?

   ДП: Я сейчас курирую молодых художников. С ними сложно, многие куда-то исчезают: то ли пропадает интерес, то ли они переходят в другую сферу. Это очень тонкая материя, кроме таланта и активности важно иметь ясные амбиции. Я много езжу по России. Это уникальный опыт. Все же Петербург и Москва — это не Россия. Я стараюсь концентрироваться на российской провинции, там я вижу потенциал, с этим контекстом интересно работать. По-моему, ничего «провинциального» просто нет. Люди делают место. (Возьмите, например, Венецианскую биеннале. Консул Венеции Риккардо Сельватико организовал выставки международного масштаба для того, чтобы привлечь инвестиции в город, но вскоре проект приобрел концептуальный характер).

   Как бы то ни было, я участвовал в новосибирском проекте «Beyond Time's Shelter» («Убежище-вне-времени»). В Алматы в 2011 году я был куратором фестиваля современного искусства «ArtBatFest 2011». Мне стали интересны стрит-арт и паблик-арт, и, когда появился Центр современного искусства во Владикавказе, я читал лекции об этих течениях в рамках форума «Арт Кавказ NEXT».

Дмитрий Пиликин. Перформанс «Скворечник Windows PC», 2004

   Стрит-арт позволяет напрямую «встретиться» со зрителем, вне музеев. И это вовсе не какое-то тупое граффити, а осмысленный эстетический опыт. Есть, например, идея баффинга — это течение связано с уничтожением граффити, закрашиванием новыми слоями…

   Однако в основном я двигаюсь в направлении научпопа. Самый яркий его представитель в России — Дмитрий Булатов, художник и куратор из Калининграда. Он два года учился на биологическом факультете, увеличивая свою компетентность. В 2011 году на Винзаводе в Москве состоялась его выставка и одноименный фестиваль «Жизнь. Версия науки». Ранее он курировал выставку «Наука как предчувствие» - это была масштабная экспозиция в жанре science art. В ее подготовке участвовали специалисты из разных областей, от почвоведов до электронщиков. Сейчас мне интересно именно такое искусство.