Прямая коммуникация Гвидо ван дер Верве

   Работы Гвидо ван дер Верве хранятся в Голландском медиа-арт институте Монтевидео/TBA и других престижных коллекциях. В видеоарте Гвидо создал собственный жанр — микс классической музыки, балета, абсурдизма и голландского чувства юмора.

   AE: Слышала, что какое-то время вы жили в Петербурге?
  ГВ: Я изучал русский язык и литературу в течение двух лет. Одно лето провел в Петербурге, занимался в летней школе Санкт-Петербургского университета. Эти три месяца были самыми веселыми в моей жизни. На следующий год я решил прокатиться по России — от Петербурга до Екатеринбурга и Черного моря. И сделал это, по пути посетив множество разных мест. Это было замечательное путешествие.

  AE: С чего началось ваше увлечение видеоискусством? В вашей биографии сказано, что вы учились в консерватории. Почему вы решили столь радикально сменить сферу деятельности?
  ГВ: Я начинал как классический пианист, но бросил, когда мне было лет шестнадцать. Затем, проделав множество самых разных проб, я поступил в художественную школу, занялся живописью. Но чем больше я узнавал арт-мир и визуальные искусства, тем сильнее разочаровывался в том, что видел.
   В музыке мне нравилась непосредственность ее воздействия на слушателя. Но я не вспомню, чтобы когда-либо видел картину или скульптуру, которая по-настоящему тронула бы меня или других людей. А потом я осознал, что прямота коммуникации в видеоарте (и еще больше — в кинематографе) похожа на то, что мне нравится в музыке. С тех пор я снимаю фильмы. Вообще-то мои работы обычно считают видеоартом, потому что их показывают в галереях, но на самом деле я использую пленку 35 мм.

   AE: Чем отличается сочинение музыки от съемок видео?
  ГВ: В музыке путеводной нитью является состояние сознания пишущего. Композитор ищет комбинацию нот, которая лучше всего отражает его настроение. В видео я пытаюсь делать то же самое. Я изучаю состояние своего сознания, чтобы найти элементы, которые меня волнуют и адекватно отображают то, что происходит со мной. Я не рассказываю историй, но пытаюсь создавать настроение, чтобы достичь абстрактного уровня коммуникации, присущего музыке.

  AE: Видео — синтетическое искусство, не так ли? (Подобно опере,  соединившей музыку, актерскую игру, вокал).
  ГВ: Да, все как раз так и есть. Уверен, что это всеобъемлющее художественное средство. Вы можете смешивать музыку, текст, игру, театральную постановку, визуальные образы и многое другое. Я бы ни за что не согласился работать с другим инструментом. Процесс производства кино/видео съедает массу времени и денег, но результат того стоит.

 AE: Чем видеоарт отличается от художественного или документального кино?
   ГВ: Сейчас все меняется. Я снимаю на кинопленку, но мои работы считают видеоартом. Вместе с тем большие голливудские картины снимают на видео. Мне кажется, что сегодня эти три жанра сплавляются вместе. Разница только в том, в какой контекст помещена работа и где ее показывают.

    AE: В некоторых ваших работах есть танцующие балерины. Это очень необычно для видео. Как вы пришли к подобной идее?
   ГВ: Я пересмотрел много классических балетов, когда жил в Петербурге. Спектакли мне очень понравились, но я решил изъять балерин из театрального контекста.

   AE: Как вам удалось организовать съемки с настоящими балеринами?
   ГВ: Моя хорошая приятельница Элизабет Ламбек — танцовщица, и она знает много других танцовщиц. Именно с ней мы работали над хореографией. Это было замечательно, мы отлично понимали друг друга. Большинство балерин в видео «Nummer twee» — из Национальной академии балета (там с энтузиазмом поддержали мой проект).

  AE: В одной работе балерины танцуют на улице. В другой на танцовщицу почти падает огромное дерево в парке. Понравился ли самим участницам процесс съемок?
   ГВ: Да, очень. Для них это был день за пределами учебного заведения. Они делали что-то необычное. Только кадры с деревом дались довольно трудно, потому что было очень холодно.

   AE: Для вас балерина — это символ? Что он означает?
  ГВ: Я люблю танец и балет, потому что в них есть та же непосредственность, что и в музыке. Я большой поклонник романтического периода в культуре: в музыке, литературе. Поэтому для меня естественно работать с балеринами. Балет символизирует близкое и понятное мне бегство от жизни — к чему-то большему, чем жизнь.

   AE: Ваши работы ироничны. Что ирония значит для вас и вашего искусства?
  ГВ: Ирония и юмор — часть голландской культуры. Подростком я придерживался ироничного взгляда на жизнь, и это сильно поддерживало меня. Думаю, я одновременно меланхоличен и ироничен. В моих лучших работах есть обе эти черты.

 AE: Видеоарт существует уже несколько десятков лет. Что, по-вашему, является характерным для современной видеоработы?
   ГВ: Видеоарт (повторюсь) — прямое и исключительно емкое выразительное средство. Сейчас многие работают в этом жанре хотя бы потому, что видеокамеры дешевы. Мне кажется, что рассказ о себе, документация своего эго — популярный способ самовыражения. Видео для этого прекрасно подходит.

  AE: Существуют ли национальные особенности голландского видеоарта, или сейчас в этом жанре царит глобализм?
   ГВ: Я думаю, национальные особенности все-таки есть. Голландцы в основном рациональны и обладают чувством юмора с примесью цинизма. Поэтому многое из того, что делают голландские художники, — довольно забавные концептуальные работы. Мне, однако, нравятся поэтичные произведения, редко встречающиеся в Голландии. Но, к счастью, есть приятные исключения.

   AE: Кто ваши любимые видеохудожники?
   ГВ: Я не являюсь ярым поклонником кого-либо из видеохудожников. Но мне нравятся Аэрноут Мик, Йон Бок, Роман Зигнер и Бас Йан Адер.

  AE: Легко ли современному видеохудожнику находить деньги? Видеоарт хорошо продается, или вы должны заниматься чем-то еще, чтобы выжить?
  ГВ: Рынок видеоарта процветает. Я молод, однако могу жить, продавая свои работы. Музеи и крупные коллекционеры начали покупать видеоарт. За ними последовали коллекционеры помельче. Если вы обратите внимание на такие события как Венецианский биеннале или Базельская арт-ярмарка, то легко заметите, насколько распространен видеоарт.

   AE: Но некоторые критики заявляют, что видеоарт мертв…
  ГВ: Видео — лишь инструмент для передачи идей. А инструменты не умирают. Наверное, можно изобрести более совершенные средства, но этого пока не произошло.

   AE: Что вы хотите сказать миру своими работами?
  ГВ: Есть несколько героев из прошлого и настоящего, чьи жизнь и творчество помогли мне раскрыться. Это музыканты, писатели и художники. Единственное, что я могу сделать, и что имеет смысл, — стать одним из них, стать для кого-то тем же, кем они являются для меня.

   AE: Что вы думаете о современном российском искусстве?
  ГВ: Я человек со стороны, но всегда любил русскую культуру и особенно литературу. Мне нравилось, что абсурд в России является частью повседневности. Этот абсурд есть и в современном российском искусстве. Мне кажется, что новое искусство здесь переживает расцвет. Происходит много событий. Известные арт-критики заново открывают вашу страну. Некоторые люди из Голландского медиа-арт института Монтевидео/TBA, с которыми я работаю, показывали видеоработы из своей коллекции в разных городах России. На этих показах всегда были аншлаги, они заканчивались горячими дискуссиями. Этого давно не происходит в Голландии, потому что там все уже устоялось, сделалось более скучным.