Курьезы аудио: Audiophilia nervosa

Певица Джони Митчелл как-то говорила о том, что музыку делает совершенно особым искусством ее нематериальность. Музыка – не картина (а Митчелл, кстати, еще и художница), она существует в точном смысле слова только во время исполнения или воспроизведения. Затем – когда умолкли инструменты или выключена аппаратура – она исчезает… Носителем контента в данном случае является не холст, покрытый красками, не гипс и не глина, а всего лишь звук, колебания воздуха, нечто весьма эфемерное, «вторая производная» материального мира.

Это таинственное искусство в конце концов привело к феномену домашнего аудио. Вернее, к появлению стереосистем High End класса, благодаря которым процесс восприятия музыки, самого непосредственного из искусств, стал тонуть в массе с трудом объяснимых неопределенностей. Кроме того, для множества людей аудио высокого уровня превратилось в хобби – хобби, которое легко становится второй натурой с серьезной претензией на первую.

Собственно, сами неопределенности, упомянутые выше, и делают это хобби именно таким. Оно отличается от коллекционирования музыки в «твердых» копиях (дисках или аудио файлах) или от периодических прогулок в концертный зал или джазовый клуб. Это нечто иное – азартное и непредсказуемое, как рыбалка…

Неопределенность целей

Как ни странно, дело не в удовольствии, которое мы получаем от музыки, а в его нестабильности. Едва увлекшись High End Audio, мы начинаем культивировать звук, физическую основу музыки (тот самый виртуальный «холст»). Далее следует тернистый путь к призрачному звуковому идеалу, который отодвигается все дальше по мере кажущегося к нему приближения – череда разочарований с вкраплениями редких восторгов. Далеки от истины те, кто наивно полагает, что, однажды потратив большие деньги на стереосистему, они оказались в конце этого пути. Такая ситуация – исключение. Гораздо чаще аппетит приходит во время еды. И вскоре бедняга аудиофил (так принято называть этих несчастных) уже мечется в поиске «своего» звука, гармонии звукового тракта. Он постоянно переставляет колонки на новые места, меняет компоненты и кабели, подкладывает под аппараты различные конусы, налепляет на аппаратную стойку чудодейственные таблеточки из неких патентованных полимеров и совершает прочие действия, которые вновь и вновь требуют денег, но лишь малая часть которых приводит к ощутимому (как правило, промежуточному) результату.

Возникает парадокс. Итак, меломан тратит деньги на стереосистему класса High End, потому что хочет слушать музыку, которую любит. Цель весьма возвышенная (еще не благотворительность, но уже не покупка престижного авто).

Однако, вкусив хорошего звука, он вдруг обнаруживает, что имеет слишком мало, что возможно нечто большее (пусть в точности он и не понимает, что именно). И затем, в погоне за идеалом звука он теряет музыку, свою возвышенную цель.

Происходит подмена понятий, вчерашний меломан начинает постепенно превращаться в аудиофила и рано или поздно им становится. Неофит-аудиофил непрерывно и сбивчиво сравнивает, меняет треки и диски. Теперь он ищет, в частности, диски, записанные по особенным методикам или те, на которых к записи применены особенные технологии мастеринга (их метят соответствующим ярлыком) – кстати, далеко не всегда они стоят того. И наконец, однажды он понимает, что музыки, на которую он молился, нет, а то, что есть, являет собой качественно записанную посредственность. При этом, настоящая музыка обычно записана не ахти как – и великие академические исполнители, и джазмены, и рок-музыканты... Кроме того, хороший звук сам по себе может сделаться источником разочарования.

Вот, к примеру, Pink Floyd. Их последний релиз вызвал этакое снисходительное презрение у почитателей группы. Звук на этой пластинке превосходен, однако здесь он становится самоцелью, не подкрепленной художественным содержанием. А «наесться» только звуком нельзя, как невозможно напиться кока-колой, лишь усиливающей жажду!

Кажется, тематический журнал Stereophile окрестил описываемую болезнь Audiophilia nervosa. Иногда ее исход оказывается «летальным» в плане любви к музыке, ради которой, собственно, все затевалось: человек просто охладевает к ней или, как минимум, к ее записанной, «одомашненной» форме. Разумеется, это лишь крайность, и чаще «меломанское» начало берет верх, аудиофильские диски задвигаются на дальние полки (к ним в буквальном смысле становится противно прикасаться, не то, что слушать), и «больной» возвращается к жизни.

К сожалению, технически слабо записана большая часть великой музыки прошлого. То, чего не услышать вживую. Это диктует ностальгию – тоску, которая отдает старческим брюзжанием (раньше, дескать, и музыка была лучше, и сахар слаще, и вода мокрее). Как бы то ни было, лишь в несовершенной, как правило, записи мы слушаем джаз 50-60-х годов: бунтарский би-боп, медиативный модальный джаз, интеллектуальный cool, а также синтетические направления типа третьего течения или фьюжн. Или более поздний необузданный фри-джаз. Или арт-рок 70-х...

Нынешние джазовые музыканты, заметим в скобках, не развивают традиции, но, хотя бы, сохраняют их. Нынешние академические исполнители, возможно, однажды станут культовыми, но пока ими остаются Вэн Клайберн, Бакхаус или Хейфец.

Расцвет технологий звукозаписи начался достаточно поздно. Он успел коснуться джаза 50-х и отчасти стимулировал его, но слишком многое осталось «за кадром». Мария Каллас, Вильгельм Фуртвенглер или Фриц Крейслер не могли быть записаны в формате DSD-потока… Иначе одной неопределенностью в аудио-хобби стало бы меньше.

Продолжение «Курьезы аудио: теневая сторона звука» >>